2. Аффекты и проблема зла

У народов с архаической культурой восприятие внешнего мира аффективно. В науке наиболее отсталым народом Земли принято считать аборигенов острова Тасмания, вымерших к концу прошлого века. Известно, что в языке тасманийцев было мало абстрактных понятий, но зато он изобиловал словами с обозначением нравственно-психологической характеристики человека. Им были знакомы слова со значением добрый, веселый, тихоня, угрюмый, злюка, сварливый, бесстыдник. Последнее определение знаменательно даже в самой технологически примитивной культуре мы обнаруживаем человеческое чувство стыда «Стыд» и «зависть» — наиболее распространенные эмоциональные термины и у австралийцев. Присмотримся к эмоциональной жизни последних. Им ведома вся гамма человеческих чувств. В одном мифе говорится о двух мужчинах «Руреру и Пэррей подружились». В другом мифе повествуется о супружеском счастье «низкорослый мужчина гоана по имени Аранби и длинноногая женщина волагаи Бролга (журавль) были некогда мужем и женой Жили они дружно и исходили вместе весь родной край — вдоль и поперек». Любопытство также присуще лучшей половине австралийского общества. И тут мы находим то же, что по словам Ф. Ницше, было свойственно женскому роду в семитской мифологии и что привело к грехопадению. Если бы Ницше вспомнил о ящике с бедствиями, открытом Пандорой, то увидел бы в женском любопытстве общечеловеческую универсалию, влекущую за собой смертельную опасность. 322 Примечательно, что положительные аффекты ни в представлениях аборигенов Австралии, ни в близких к ним по уровню развития народов других удаленных уголков Земли не несут культурологической функции. Зато она свойственна отрицательным аффектам. Вот скупой и эгоистичный человек по имени Уламина (австралийская группа бандикутов) был владельцем единственной лодки и отказывал всем кто просил ею воспользоваться. У него лодку украли, и Уламина от гнева и отчаяния превратился в морскую звезду. Почему то за получение блага человечество платит страхом — и самым большим — перед смертью. Ведь, получив огонь от Прометея, люди стали смертными, говорится в древнегреческом сказании. Страх довлеет над всеми аффектами австралийцев. «В одном отношении жизнь курнаи (австралийское племя — Я. Ч.) была жизнью ужаса. Он жил в страхе видимого и невидимого. Он ни когда не знал, в какой момент подстерегающий его браджерак (член соседнего племени — Я. Ч.) пронзит его копьем сзади, и никогда не знал, в какой момент какой нибудь тайный враг среди курнаи сумеет окутать его чарами, против которых он не сможет бороться», — пишут об одном из племен Л. Фаисон и А. Хауитт. То же говорят многие авторы о народах Новой Гвинеи. Даяк — представитель воинственного населения острова Калимантан (Борнео) «живет в непрерывном страхе перед тем, что мы должны назвать судьбой», что, согласно Люсьену Леви Брюлю, характеризует религиозную жизнь даяков как усилия, направленные на нейтрализацию губительных влияний из внешнего мира. Признание эскимосского шамана Ауа Кнуду Расмуссену: «Мы не верим, мы боимся» Леви Брюль взял в качестве заголовка особого раздела главы, посвященной коллективным представлениям «Все наши обычаи исходят от жизни и направлены к ней », — констатировал эскимосский шаман. Страх, справедливо замечает Леви Брюль, «можно было бы назвать религией первобытных людей» «Пандемия страха», отмечаемая исследователями у первобытного человека была научно объяснена С. Н. Давиденковым как коллективный невроз, имеющий филогенетическое происхождение. О филогенетической глубине аффекта страха говорят и психоаналитики 323 Как в архаическом, так и в современном обществе человек появляется в мире, где уже присутствует зло. Поэтому речь может идти не о его возникновении, но оправдании. В качестве такого оправдания выступает перераспределение зла. Архаические народы, такие, как австралийцы, не допускают, что смерть человека может быть естественной. Каждая смерть вызывается только злым умыслом соседей. Более развитые народы, как африканские ндембу, изученные Тэрнером, пытаются ограничить среду зла, наделив им своих собственных предков, завидующих живым. Предки у ндембу особенно опасны для женщин, для их детородной деятельности. Несомненно, что ндембу, локализуя зло, указывают нам четко на его полюсность зло с его крайним выражением — смертью, находится в отношениях дополнительности к детородной функции, сосредоточенной у женщин. Тем самым женщина попадает в необходимо тесную увязку со злом и смертью. Инициатором смерти людей, первоначально ее не знавших, у австралийских аборигенов выступает женщина. Чаще всего это плата за ее любовное чувство. В одних мифах смерть посылает мужчина, убитый за незаконную связь с женщиной, в других — у женщины умирает сын. Приведем в более полном виде версию аранда. Некогда на небе месяца не было. Случилось, что умер мужчина тотема Опоссум. Он был похоронен, но вскоре вышел из могилы в виде мальчика. Увидевшие его люди в страхе от него побежали. Мальчик побежал за ними с криком «Не бойтесь, не убегайте, иначе вы совсем умрете. Я же умру, но поднимусь на небо». Когда мальчик стал взрослым и после этого умер, он возродился на небе месяцем. С тех пор он периодически умирает и возрождается. Люди же, убегавшие от него, стали умирать окончательно. По одной из версий, когда люди умирали, то месяц говорил «Вствай опять!» — и люди оживали. Но один старик, сказав: «Пусть они останутся мертвыми», — помешал месяцу, и люди стали окончательно умирать. В мифе аборигенов полуострова Арнемленд мужчина-луна убивает своих сыновей, не дававших ему еды. За это две его жены бьют палками. Спасаясь от них, мужчина лезет на дерево. Оттуда он предрекает всем смерть, а сам становится Луной, которая снова возрождается. В мифологической сюжетике Луна — это мужчина, вечно стремящийся овладеть женщиной. Убеждение, что женщина в конечном счете ответственна за появление смерти, 324 распространено также в Меланезии, в Центральной Африке, у некоторых народов Сибири (например, у нганасан). Связь женщины с полюсом смерти проявляется как мировая универсалия в похоронном обряде. Эта универсалия представлена везде от австралийских аборигенов до самых развитых народов, где женщины выполняют роль плакальщиц. Многослойная аура смерти облекает женщину. В представлениях индоевропейских народов у невесты злой глаз Об этом прямо говорит Ригведа Обряды с фатой и предосторожностями с поднятием ее от липа невесты косвенно указывают на это же. Злые духи в женском обличьи вредят матерям и новорожденным и в Африке, и на Кавказе, и в Европе. Откуда столь однотипные представления? Они происходят из близости женщины к полюсу смерти и из связанной с этим ее роли перераспреде лительницы зла. Эта исходная универсальная мотивация дала широкое, но тем не менее не всемирное представление о способности завистливой женщины увести коровье и грудное молоко, те перераспределять уже не зло, а благо. Мы подходим теперь к тому, чтобы понять образы скупых хранителей благ, демиургов шутов и благородных героев философского календаря вроде Прометея. Все они — перераспределители благ, а изначально — перераспределители зла и виновники смерти. Не радость, хорошо известная людям архаических культур, а тоска и тревога, страх и гнев (а также стыд гнев, обращенный на себя) выводили человечество на тропу культурогенеза. Недаром у современных психоаналитиков считается доказанным, что тревога возникает как ощущение разделения субъекта и объекта. Только воображение, зависящее больше от аффекта, чем от интеллекта, порождая кошмарное состояние «пандемии страха», поддерживает витальный потенциал общества типа австралийского, зашедшего в парадигматический тупик. Аффект в таком обществе разрушает тривиальность их парадигматики, всего устоявшегося косного бытия.