Дзимму верхом на коне

Наряду с современным в Японии продолжает бытовать и традиционное летосчисление. С ним пусть нечасто, но сталкиваешься, и в нем почти неизбежно путаешься.

В самой системе вроде бы нет ничего сложного: счет годам ведется по эрам правления и возобновляется заново, как только очередной наследник вступает на престол. Пока правил дед нынешнего императора, шла эра Мэйдзи, потом – эра Тайсе, а теперь идет эра Сева, сто двадцать четвертого потомка основателя династии.

Труднее всего приходится японским школьникам, которые должны заучивать наиболее важные даты отечественной истории в старом летосчислении. Ведь чтобы ориентироваться в хронологии, надо помнить последовательность ста двадцати четырех эр правления, продолжительность которых неодинакова.

В повседневной жизни пересчет выглядит проще. Если на фотопленке указан срок годности до 45‑го года, имеется в виду 1970‑й. Когда японские спортсмены говорят о рекордах 39‑го года, речь идет о Токийской олимпиаде 1964‑го. Упоминания о бурных демонстрациях 35‑го года подразумевают борьбу против ратификации «договора безопасности» в 1960‑м.

По аналогии напрашивается вывод, что первым годом эры Сева должен вроде бы быть 1926‑й. В хронологических таблицах он значится, однако, как последний год эры Тайсе. Дело в том, что отец нынешнего императора умер 25 декабря 1926 года. Назавтра началась новая эра правления, но ее первый календарный год продолжался меньше недели, ибо с 1 января 1927 года пошел… второй год эры Сева.

Поначалу я не особенно стремился вникать в подобные тонкости, полагая, что в корреспонденциях из Японии традиционное летосчисление может пригодиться разве лишь для колорита. Оказалось, однако, что вопрос этот стал темой политического репортажа.

Император Дзимму предстал перед жителями города Касивара верхом на белом коне, в том самом одеянии и доспехах, в которых он, как гласит легенда, вступил там на престол в 660 году до нашей эры. Держа в руке булаву, увенчанную птицей с распростертыми крыльями, он медленно ехал во главе воинов древнего племени ямато.

Можно было подумать, что это оживший памятник. Но когда Дзимму к тому же заговорил, горожанам было еще труднее поверить собственным ушам, чем глазам.

Мифический правитель выразил радость, что дата его восшествия на престол отныне вновь будет ежегодно отмечаться как «День основания государства».

– Это, – изрек он, – знаменательное событие, которое, надеюсь, откроет пору пробуждения национального духа в Японии. С демократией дело на лад не пойдет. Я считаю, что страной должен править император. Надо расширить его полномочия, отменить антивоенную конституцию. Я за то, чтобы у нас была армия как армия; за то, чтобы молодежь воспитывалась в духе бусидо…

Все описанное выше отнюдь не литературный прием, не вымысел фельетониста. Все это произошло наяву 11 февраля 1967 года. Роль Дзимму исполнил бывший полковник императорской армии Сабуро Иосикава – тогдашний мэр города Касивара, ассигновавший два миллиона иен, чтобы обрядить служащих муниципалитета в древние доспехи племени ямато.

Пока мэр, загримированный под Дзимму, излагал свое политическое кредо перед толпой, в которой живописно выделялись военные мундиры более поздних эпох (один старик явился в полной парадной форме и при орденах времен русско‑японской войны), воспитание в духе бусидо по соседству демонстрировалось на практике. Выкормыши ультраправых террористических организаций на шестнадцати грузовиках подъехали к зданию, где шел рабочий митинг против «Дня основания государства», и учинили там драку.

В столице сочли рвение мэра города Касивара чрезмерным. Еще бы! Ведь он не столько устроил маскарад, сколько сорвал маску с нового праздника, из‑за которого в политической жизни Японии почти десять лет бушевали страсти.

На первый взгляд может показаться странным, что тема ожесточенных столкновений между прогрессивными и консервативными силами касалась области преданий и мифов; даты, отстоящей от современности более чем на 26 веков. Тем не менее это так. Демократическая общественность в течение целого десятилетия упорно сопротивлялась попыткам объявить государственным праздником день восшествия на престол мифического императора Дзимму и считать 11 февраля 660 года до нашей эры днем основания японского государства.

По поводу этой даты заслуженный профессор японской литературы и филолог Б. Чемберлен замечает, что с такою же самой степенью достоверности можно указать время вступления на престол царя Гороха или же истинный объем скорлупки, которую волшебница мановением чародейского своего жезла превратила в парадную карету для своей крестницы Золушки.

В. Ранцов, Очерки истории Японии, СПб.., 1904.

Вплоть до конца войны японских детей учили не историческим фактам, а мифам. Их учили, что Япония – священная земля, управляемая непрерывной династией потомков Дзимму. Их заставляли заучивать девиз Дзимму: «Восемь углов мира под одной крышей». Идея, заложенная в этом девизе, как и сам праздник основания государства (Кигенсецу), составляла духовную основу агрессивной, империалистической, воинствующей, ультранационалистической Японии.

Газета «Иомиури», февраль 1964.

Дело, стало быть, не только в том, что заимствованный из легенд факт лишен научной основы. Праздник, отмечавшийся вплоть до капитуляции Японии под именем Кигенсецу, оставил о себе недобрую память.

Народу внушали, что божественное предназначение Страны восходящего солнца – собрать «восемь углов мира под одной крышей». Именно так был назван 37‑метровый каменный монумент, воздвигнутый на юге Японии в 1940 году, когда шумно отмечалось «2600‑летие восшествия Дзимму на престол». (В том же самом году правители Японии подписали «тройственный пакт» с Гитлером и Муссолини, объявили о роспуске всех политических партий и профсоюзов).

Солдаты уходят на войну. Тот, кто шагает во главе колонны, вместо винтовки несет на плече двухметровую деревянную ложку, исписанную иероглифами. Это увеличенная до гигантских размеров самодзи – круглая лопаточка, какими в японских семьях раскладывают рис из котла в миски. Подарить большую самодзи – значит выразить пожелание: греби добычу лопатой. С таким напутствием провожали войска.

А вот встреча. Тот же строй, та же походная форма, только без винтовок. Бережно, словно только что полученную награду, каждый прижимает к груди аккуратный белый ящичек. Колонна награжденных? Нет, это возвращаются домой останки тех, кто погиб на заморских фронтах. Три миллиона урн, обтянутых белым траурным крепом, – вот трофей, который принесла японскому народу война.

Оба эти снимка помещены в альбоме «История Японии в войне». Сборник ценен тем, что целиком состоит из документальных фотографий, которые в свое время были изъяты военной цензурой.

Расправы над чужими пленными и брустверы из трупов своих солдат. Разграбление Шанхая, Гонконга, Манилы, Сингапура и горящие после воздушных налетов японские города. Когда видишь сейчас эти снимки, поставленное на них когда‑то клеймо «запрещено» воспринимается уже в совсем ином смысле – как выражение воли народа, в конституции которого провозглашен навечно отказ от войны.

За шовинистический угар, за алчные планы господства над Азией пришлось расплачиваться дорогой ценой. Война, начатая на Азиатском континенте и тихоокеанских просторах, приблизилась к берегам самой Японии.

Пришлось делать ставку на пилотов‑смертников, камикадзе, в надежде, что они, подобно «божественному ветру», разметавшему флот Хубилая в XIII веке, избавят страну от угрозы вторжения. Подобным же оружием были и управляемые человеком торпеды. Их назвали «Кайтен», что значит «повернуть судьбу». Так от культа Дзимму с его девизом: «Восемь углов мира под одной крышей» – военщина довела страну до культа самоубийств.