6. Троица - Зеленые Святки

Троицыно утро, утренний канон. В роще по березкам -- белый перезвон.

Тянется деревня с праздничного сна, В благовесте ветра -- хмельная весна.

Нарезных окошках -- ленты и кусты. Я пойду к обедне плакать на цветы.

Пойте в чаще, птахи, я вам подпою, Похороним вместе молодость мою.

Троицыно утро, утренний канон, В роще по березкам -- белый перезвон.

С. Есенин

Конец мая и начало июня, на которые приходится Троицын день, особенно подходили для чествования весеннего возрождения зеленеющей земли и встречи лета. Семицкая -- седьмая после Пасхи -- неделя, заканчивающаяся Троицыным днем, носит название Зеленых Святок. Именовали ее также русальною, зеленою, клечальною, задушными поминками, каждое из названий находит свое объяснение в пережитках славянского язычества. Обряды русалии наполнены радостью и грустью одновременно -- это не только праздник начала лета, но и поминание праматери: русалки Роси, дочери Днепра, которая родила от Перуна Дажьбога. От Дажьбога и ведется история русского народа.

В старину говорили: "Честная масленица в гости Семик звала"... и добавляют: "Честь ей за то и хвала!" Семик -- это четверг на последней неделе перед Пятидесятницей. Древние славяне посвящали этот четверг своему верховному богу -- Перуну-громовержцу. С этим днем связано множество своеобразных обычаев. Веселые толпы народа в венках из полевых цветов под разгульные семицкие песни носили по улицам изукрашенную пестрыми лоскутками и яркими лентами березку. В окрестных рощах девушки связывали ветвями ("завивали") молодые березки и проходили под их зелеными сводами с поцелуями и приуроченной к этому весеннему обычаю песнею:

Покумимся, кума, покумимся! Нам с тобою не браниться -- дружиться!

Семик -- преимущественно девичий праздник. Девушки, целыми деревнями, отправлялись на берег реки завивать березки, играть, пировать. Для этого они пекли лепешки, запасали лакомства. На березки вешали венки, по которым каждая гадала о своей судьбе, бросая их в воду в самый Троицын день. После пиршества начинали водить хороводы, которые почитались за магическое действо для увеличения урожая. После Троицы и до Успения (15 августа/28 августа) прекращались хороводные игры. Семицкие хороводы сопровождались особыми обрядами, посвященными "березке-березоньке", которой воздавались почести как живому олицетворению древней богини весны.

"Вейся ты, вейся, березка, Завивайся, белая"--"Что же мне, березке, не виться?

Что же мне с милым не водиться ?" Вечор на березку, вечор на белую Сильный дождик поливает, Белую, зеленую ломает.

В некоторых местностях на Семик обвивали лентами какую-нибудь кудрявую березку, растущую на берегу речки и пели ей старинные песни. Кое-где березу украшали полотенцами-убрусами, иногда рядили в платье или делали куклу, которую называли "березка", и водили вокруг нее хороводы, ходили, распевая, с ней по саду, а потом "топили".

Ох, кукуется кукушке во лесу! Заплетите мне тяжелую косу;

Свейте, девушки, веночек невелик -- Ожила береза-древо на Семик.

Ох, Семик, Семик, ты выгнал из бучил, Водяниц с водою чистой разлучил,

И укрыл их во березовый венец. Мы навесим много серег и колец;

Водяницы, молодицы, Белые птицы,

Погадайте по венку, Что бросаем на реку.

По воде венок плывет, Парень сокола зовет,

Принести велит венок В златоверхий теремок.

Ой, родненьки! Ой, красные!

Ой, страшно мне, Молоденькой. (А. К. Толстой)

В языческом прошлом славян Семик являлся прообразом союза неба с землей. Схожие весенние празднества, посвященные цветам и деревьям, существовали еще у древних греков и римлян. У германцев был так называемый "праздник венков", который имел много общего с Семиком. Зелень и цветы до сих пор составляют отличительные признаки празднования Троицына дня. Церкви и дома повсюду украшаются в этот день ветками березы. "Русальною" эта неделя звалась потому, что бытовало поверье о русалках, выходящих в это время из своих водных обиталищ. Помимо уже описанных проводов и "похорон" русалок, Зеленые Святки включали в себя крещение и похороны "кукушки" как ритуальное преодоление возможного одиночества и незамужней жизни девушки. Кукушка -- вещая птица, олицетворявшая богиню жизни Живу. В старину девушки и молодицы под руководством старухи-позыватки собирались втайне от мужчин и шили наряд для Живы. Поутру они шли в лес искать траву -- кукушкины слезки, иначе -- любку двулистную. Они вырывали стебельки с корнем и обряжали Живу в припасенные наряды. Получалась куколка -- "кукушечка". Девушки набрасывали платок на свитые ветки стоящих рядом березок и клали на него "кукушечку". Они поочередно целовались с избранницей через венок над колыбелькой до трех раз, каждый раз меняясь местами, напевая общую хороводную песню:

Кумушка, голубушка, серая кукушечка; Давай с тобой, девица, давай покумуемся! Ты мне кумушка -- я тебе голубушка.

После этого девушки менялись платками, кольцами, чтобы передать с ними частичку своей души. По окончании праздника девушки забирают кукушечку домой -- на счастье. А молодухи по корням кукушечки пытаются угадать, кто народится: длинный корень предвещает мальчика, короткий -- девочку.

Известны и похороны Костромы. Кострому делали из соломы и наряжали в женскую одежду. Кукла-чучело, называемое Костробунька, наряжалось по-мужски. Мужское и женское начала во время летнего расцвета природы оказывались одинаково значимыми. Название этих персонажей связывают с русскими словами костерь, костра и другими обозначениями коры растений. При проведении ритуальных похорон Костромы участвующие разделялись на две группы: одна охраняла чучело, а другая пыталась внезапно напасть и похитить его. Борьба заканчивалась разрыванием чучела на части и под ритуальный плач разбрасыванием его по полям.

Кострома моя, Костромушка, Моя белая лебедушка! У моей ли Костромы Много золота, казны. Костромушка расплясалась, Костромушка разыгралась, Вдруг Косргромка повалилась: Костромушка умерла. Костромушка, Кострома! К Костроме стали сходиться, Костромушку убирать, И во гроб полагать.

Как родные-то стали тужить, По Костромушке выплакивати:

"Была Кострома весела, Была Кострома хороша!

Костромушка, Кострома, Наша белая лебедушка!"

Иногда в роли Костромы выступала девушка. Собирались со всей деревни девушки и в простых, непраздничных одеждах становились в кружок на лугу. Одной девушке доставался жребий изображать Кострому. Становилась она с поникшей головой, подходили к ней остальные девушки с поклонами, клали ее на широкую доску дубовую и несли купать-хоронить к реке. Там принимались будить притворявшуюся спящею Кострому, поднимали ее за руки. После этого начинали купаться, обливая водой друг друга. Одна из девушек оставалась на берегу и, держа лубяное лукошко, била в него кулаком, как в барабан. Затем все переодевались в праздничные одежды и водили хороводы до глубокой ночи. Вечерние хороводы и песни, игры в горелки и обрядовые караваи, украшение березок и любовные гадания -- все это имело в своей основе мифологическое понимание окончания весны и прихода и утверждения красного лета.

Празднование Костромы отошло в прошлое, дольше удержался обычай чествования Ярилы. Мифический Ярило олицетворял мужскую оплодотворяющую силу и чувственные наслаждения. Празднования Ярилы, согласно "поучениям" против язычества, носили "разнузданный" характер, сопровождались пьянством, фривольными играми и кулачными боями. Устраивались они в разные сроки, но всякий раз ближе к вершине лета. Наиболее древние из сроков: конец мая -- начало июня или на неделе перед Купалой. В Нижегородской губернии за неделю до Купалы устраивались торги и гулянья, называемые молодой Ярила, а в день перед самим Купалой -- вновь базары и веселье, известные под названием старый Ярила. Так продолжалось разгорание лета до его "макушки" -- недели от Ивана Купали.