Раздел 1. Система традиционного семейно-бытового фольклора

Запорожские сечевики представляли собой свободное от семейных уз братство. Бессемейная «сирома» была и в нижнем слое сообщества, и в командной верхушке. Было ее немало и среди переселенцев, устремившихся на Кубань. Приоритетными ценностями «рыцарства» считались военная доблесть, демократизм, приверженность к вольнице.

В первые десятилетия колонизации края численность мужчин в массе переселенцев преобладала. Для обеспечения прироста населения войсковая администрация вынуждена была пойти на кардинальные меры: запрещалось отдавать невест и вдов, «на сторону». Использовались и экономические стимулы. Так, размеры земельных наделов напрямую зависели от числа мужчин в семье.

Отношения в казачьих семьях определялись спецификой пограничного края и сословными традициями. Главными занятиями мужского населения помимо военной службы были земледелие и скотоводство. Отхожим промыслом подрабатывали лишь отдельные хозяйства. Характерное проявление замкнутости казачьего быта - браки, заключаемые преимущественно в своей среде. Вступать в родство с иногородними считалось зазорным. Смешанные браки с представителями иных социальных и этнических групп стали распространенными только в советские годы.

Патриархальные семьи, большей частью, состояли из 3-4 поколений. Такая картина наблюдалась, прежде всего, в линейных станицах. Стимулом к образованию большой семьи являлось нежелание дробить владение и имущество. Неразделенная семья, состоявшая из родителей, женатых сыновей и их детей, сохраняла специфические черты векового уклада: общее хозяйство, коллективная собственность, общая касса, коллективный труд и потребление. Старший мужчина руководил хозяйственными работами, представлял интересы семьи на сходе, распоряжался семейным бюджетом. Сохранение семьи целиком зависело от него. Младшие члены семьи безропотно подчинялись старшим.

Согласно положению о воинской повинности, мужчины с 20-ти до 45-ти лет обязаны были один год служить «в сотне», а другой состоять на льготе. Установление имело свои плюсы и минусы. Ушедшие на службу казаки, не имевшие отца и братьев, оставляли хозяйство на попечении жены. Без мужчины хозяйство приходило в упадок. Действующее положение было выгодным для тех, кто жил в большой семье. Двоих братьев никогда не зачисляли в строй одновременно. Пока один находился на службе, другой работал на благо всех.

В 70-х годах XIX века этот порядок был отменен. Теперь казак, достигший двадцатилетнего возраста, обязан был отбыть пять лет на пограничной службе, чтобы затем уйти на льготу. При таком раскладе удерживающей силы в сохранении семьи не стало. После службы, а иногда и до нее, братья приступали к дележу имущества. Пошатнулась и власть отца. Если раньше он мог наказать сына, ничего не выделив из общего хозяйства, то теперь сыновья, опираясь на силу закона, делились с отцом на равных. После раздела в отцовском доме оставался младший сын. Старшие братья выбирали себе новые поместья или делили отцовский двор. Все это постепенно вело к нарушению жизненного уклада.

События семейного значения - свадьбы, родины, крестины, похоронно-поминальные обряды, «входины» (новоселье), проводы на службу, проходили в соответствии с установившимися обычаями, вносили оживление в монотонный ритм трудовой жизни. В свадебных обрядах русских и украинских групп, проживавших на обследованной территории, как и во многих других элементах народной культуры, обнаруживается много общего. Это объясняется тем, что в кубанской традиции сохранились многие черты, свойственные всем восточным славянам.

Брачные узы связывали супругов на протяжении всей жизни, разводов практически не знали. У девушек брачный возраст наступал в шестнадцать лет и заканчивался в двадцать два - двадцать три года. Парни женились с семнадцати - восемнадцати лет. В этот период молодежь называли невестами и женихами. Решающее значение при выборе пары имело материальное положение, физическое здоровье, а уже затем внешний вид. Нежелание создавать семью воспринималось общиной как покушение на жизненные устои и общественным мнением порицалось.

Для традиционного свадебного ритуала обязательна неузнаваемость лиминальных существ - переход новобрачных из одной социальной группы в другую. Представление о новобрачных как хтонических существах и их «нечистоте» в переломные моменты жизни выражалось в переодевании в новую одежду, а для невесты еще и в изоляции от окружающих. К началу XX века момент изоляции выступал в форме сокрытия лица, что можно рассматривать как защиту от враждебных сил и, одновременно, как временное пребывание ее в потустороннем мире.

В кубанской свадебной церемонии есть эпизоды, требующие особого таланта импровизации. Один из них - сватовство, результаты которого не всегда были известны заранее. Идя в дом невесты, сваты не были уверены, что получат согласие девушки и ее родителей. Чтобы добиться благоприятного исхода дела, требовалось умение управлять импровизированным спектаклем, задавать темп действию, исправлять ошибки исполнителей, вводить коллективную игру в русло традиции. Искусство выдавать желаемое за действительное и породило, по всей вероятности, поговорку - «брешет, как сват». Диалог велся иносказательно. Отступались только после третьего отказа. Знаком служило возвращение принесенного хлеба (в черноморских станицах еще и тыква). Обоюдное согласие скреплялось рукобитьем.

В черноморских станицах начальный эпизод называли заручины (зарученье), устраиваемые в доме невесты. Угощение хозяев выпивкой сопровождалось подношением платков, рушников, денег. Досвадебное знакомство затем проходило в доме жениха и называлось «розглядыны» у черноморцев, «смотреть на загнетку» (полку в устье печи, куда ставили посуду с приготовленной едой) у линейных казаков. Таким образом, мать и отец девушки хотели убедиться в том, что их дочь не будет испытывать нужды в чужом доме. На встрече обсуждались материальные затраты каждой из сторон.

Затем сватовство переходило в новую стадию - будущий тесть просил выговор (выпивку, закуску, подарки для невесты). Следующий эпизод традиционной свадьбы - пропой - проходил в доме невесты, куда приглашали родных и молодежь. Особенность данного компонента свадебного комплекса заключалась в величании всех присутствующих, начиная с родителей невесты. Словесные тексты игровых песен, которыми величали молодые пары, максимально согласованы с действиями исполнителей. Песни в отрыве от игры теряли всякий смысл. Типичный пример игровой песни «Скоро еду в Раскитай-город гуляти». Из круга выходил парень, изображавший «мужа», под пение хора кланялся «жене» и вручал подарок. Молодая пара целовалась и выходила из круга, ее место занимала следующая. Игры «в свадьбу» служили подготовкой молодежи к переходу для выполнения новых социальных ролей. Для семейных пар величания были актом общественного признания.

Величальные песни пели сначала жениху и невесте, «дядьке», потом холостым парням и женатым мужчинам. Неженатых величали вместе с девушками, женатых с женами. Особенность таких песен - в преувеличении, идеализации внешности и поступков объектов величания. При описании жениха и холостых парней подчеркивалась их красота. В оценке женатого мужчины указывалось на богатство одеяния. При этом использовалась специфическая символика: жених представал в образе «воина», «ясного сокола», невеста - «голубки», «чечетушки».

В свадебных величаниях при сопоставлении или противопоставлении образов природы и главных героев часто используется психологический параллелизм. Распространён мотив величания хозяйского дома как терема. В песнях-величаниях нашли отражение такие идеалы простого народа, как физическая и нравственная красота, достаток, крепкая семья. Большинство песен имеет благожелательный характер.

Недоброжелательный тон звучит в словах, адресованных свекру и отцу, «пропившему» родную дочь

Тема недоброжелательности в отношениях молодой невестки и свекрови отражена в песне «Даєш мэнэ, мий батэнько, молодую», построенной в форме диалога отца и дочери. Среди традиционных величальных песен встречаются тексты, построенные в вопросно-ответной форме с развернутой характеристикой персонажа. Встречаются контаминации нескольких композиционных форм. Примером мозаичного способа компановки стиховых фрагментов являются варианты величальной песни «Что по бугрику бочоночек катается», исполняемой в одном случае супружеской паре, в другом парню и девушке. Контаминация мотивов осуществляется по признаку сюжетного, эмоционального и лексического родства.

К началу XX века из свадебного комплекса стал исчезать такой специфический компонент, как «своды». Описывая свадьбу в станице Кавказской, А.Д. Ламонов заметил, что своды устраивали лишь в семьях старожилов. Ритуал проходил в форме игры-шутки, в ходе которой жених должен был узнать свою невесту среди подруг, скрытых головными платками. Сокрытие лиц и одинаковость указывают на связь с потусторонним миром. Игра заканчивалась «торгом»; в завершении его «купец» под пение девушек трижды целовал невесту. На сводах жених и невеста публично называли новых родителей отцом и матерью.

Следующий эпизод традиционной кубанской свадьбы - «девичник», на который собирались мастерицы для помощи в сборе приданого. Во время работы пели протяжные песни. Прощальные песни почти не отличались от внеобрядовой песенной лирики. Особым драматизмом проникнута свадебная песня, в которой умерший родитель дает последние наставления своей дочери накануне свадьба:

- Ой, кланяйся, дытя мое, чужий чужини

Нэхай дають порадоньку бидний сыротыни

Близка к ней своим эмоционально-психологическим настроем другая обрядовая лирическая песня «Субботонька, нэдэлинька, як одын дэнь», настраивающая невесту на доброжелательные отношения с матерью супруга:

- Ой, назву я «свэкрушенька», та й нэ гожэ,

Ой, назву я «матинкой», мылый гожий.

В старинных свадебных песнях встречается мотив возвращения из загробного мира умершей матери, чтобы отправить дочь к венцу.

На девичнике, как и в других эпизодах свадебного комплекса, предпринимались охранные меры: подруга невесты («светилка») на протяжении всего вечера восседала в красном углу, держа в руках свечу, вправленную в пучок васильков. Особенность кубанской вечеринки состояла в том, что на нее приходил жених с «боярами» и одаривал невесту и родных подарками. Молодёжь под музыку пела и плясала.

В черноморских станицах существовал обычай перевозить приданое обычно ещё до венчания. По пути и при въезде во двор пели обрядовые песни. Отец жениха встречал гостей водкой с закуской и выкупал каждую вещь. Гости величали невесту и ее новую родню. Не имея магического значения, такие песни способствовали реализации обряда.

Обрядовыми песнями и ритуалами сопровождалась выпечка шишек и каравая. Замешивая тесто, женщины прятали в него три серебряных пятака (знак богатства). Символическое значение имели тестяные птички и три вишневые веточки, украшавшие каравай. Они должны были принести любовь и плодородие. Чтобы выпечка стала «кучерявой» (пышной), женщины снизу вверх трижды махали веником, целовались, стоя крест-на-крест и пели заклинательные песни. Сажать каравай в печь доверяли кудрявому мужчине или мальчику. (261,с.с.53-54) Двоеверие, как синтез языческих и христианских мотивов, фиксируется в обычае загадывать на судьбу молодых. С помощью трех восковых свечей (во имя святой Троицы), зажженных на испеченном каравае определяли, кто из новобрачных проживет дольше.

В процессе исторического развития ритуальное пение испытало сильное влияние народной лирики, что сказалось на поэтическом содержании, композиции и художественном стиле произведений. Примером служит песенный фольклор, сопровождавший обряды «уквичения» свадебного поезда гроздьями красной калины и благословения невесты. (261, с. 69)

Обязательный элемент традиционной свадьбы - голошение невесты. По мнению фольклористов, русская свадебная причеть сложилась в XIV-XV веках.(274,с.с.36-59) Долгое существование традиции обусловило появление многообразных форм причитаний, что подтверждается записями, сделанными на Кубани в конце XIX - начале XX веков. В ареал их бытования входили как черноморские, так и линейные станицы. По обычаю невеста голосила ранним утром в день венчания. Причитания сохраняли связь с разговорным языком той местности, откуда прибыли переселенцы и, чаще всего, представляли собой ритмически организованную прозу. Если невеста была сиротой, ее вели на кладбище оплакивать родителей. Венчание могло совершаться в день свадьбы или за несколько дней до нее. Обвенчавшиеся не считались супругами до тех пор, пока, не сыграли свадьбу.

Важную роль в кубанской свадьбе играл обряд с волосами. Девичья прическа состояла из одной косы (иногда из двух у черноморских казачек) и олицетворяла девичество, вольное житье в родительском доме. Под пение сваха, крестная и родная матери распускали невесте волосы и заплетали косу. Гости величали невесту и подруг.

В конце XIX - начале XX веков на убранстве невесты сказалось влияние городской моды. Венок стали украшать легкой фатой белого цвета и восковыми цветами. На смену традиционному костюму, состоящему из домотканной рубахи, юбки, фартука и пояса пришли платья белого цвета из атласа и шелка. Одетую невесту сажали за стол («на посад» - подушку), подруги, находившиеся рядом, пели печальные песни. Отец с матерью благословляли дочь на вывернутой мехом вверх овчинной шубе. Невеста голосила.

В день венчания ритуальное пение женщин оповещало о сборах жениха. (186,с.257) В другой ритуальной песне женщины просят мать жениха свить «симьсот квиток, ще й чотыре» и украсить ими бояр. Символом благополучия и достатка служила «дежа» - кадка для теста, вокруг которой мать обводила сына перед тем, как отправить за невестой. Гости величали жениха.

Диалог дружка и «стражи», охранявшей подступы к дому невесты, представлял собой актерскую импровизацию. Сцена «торговли» за право войти в дом и занять место рядом с невестой, проходила живо лишь тогда, когда импровизаторы находили нестандартные способы решения проблемы. Охрана получала деньги, «варенуху» (спиртное) и «шишки». Зять подносил теще «чоботы» (обувь), тестю «борону» (печенье). Каждая сцена сопровождалась игрой и пением.

На пути следования свадебного поезда соблюдались все необходимые меры защиты. Избегали проезжать по дороге, на которой поднялся вихрь. Для того чтобы оградить себя от порчи и сглаза, на каждом перекрёстке жених и невеста крестились и читали молитву «Да воскреснет Бог». После венчания свадебный поезд трижды объезжал вокруг церкви, чтобы колдуны не обратили всех «в вовкулаков» (волков). Обязательно соблюдался очистительный ритуал: у ворот новобрачные прыгали через костер, взявшись за концы платка. Магическое значение имел обряд осыпания зерном, хмелем, монетами и величание свекрови.

В свадебный комплекс первого дня входил обряд «повивання» невесты, совершаемый замужними родственницами жениха. Новобрачной распускали волосы, заплетали две косы или свивали в жгут по-бабьи, затем покрывали платком или одевали «шлычку» (шапочку). По обычаю, невеста должна была сбросить головной убор, но в конечном итоге смириться. Во время исполнения обряда над ее головой держали покрывало. Соблюдался и обычай снятия молодой женой обуви с супруга в первую брачную ночь. Муж слегка ударял ее по спине голенищем или нагайкой, чтобы помнила, кто в доме хозяин. Сцена публичной демонстрации девственности невесты сопровождалась стрельбой из ружей, ритуальным пением, подношением новобрачной бутылки водки и шишки с пучком красной калины (символ перехода в новое качество). Родителей, что не досмотрели дочь, подвергали общественному позору: надев хомут, водили по улицам и подносили рюмку водки, с просверленной на боку дыркой.

Самый оригинальный жанр свадебного фольклора корильные песни или дразнилки. Обрядовый смех связан с культом плодородия, с ритуалами пробуждения жизненных сил. В контексте свадебного ритуала смех выполняет коммуникативную функцию и может рассматриваться как сообщение, направленное одного субъекта другому. Как сигнал, он выражен в речи, жестах, поведении и выступает кодом, за которым скрыт определенный смысл.

В рамках свадебного обряда смеяться могут над отдельным индивидом и группой. В кубанской свадьбе принято насмехаться над сватами, женихом, подругами невесты, боярами за неумение вести себя в «обществе», а чаще за скупость. Если в величаниях участники свадьбы выступают как положительные герои, то в корильных песнях они предстают обжорами, пьяницами, нищими. Главный принцип в создании песенных образов - гротеск, преувеличение.

Свадебные песни смехового характера, вероятно, появились в результате трансформации древних скомороший, сохранивших следы сексуальной свободы язычников. Нет сомнения, что на них сказалось и влияние «прысьпив» (припевок). Дразнилки исполняли в эпизоде приезда свадебного поезда, во время пира и коллективных плясок гостей.

Третий день свадьбы -понедельник- представлял собой карнавальное зрелище ряженых. Социальное значение свадебного карнавала состоит в инверсии социальных ролей и снятии запретов. Смех, символизирующий здоровье и благополучие, не только создает настроение, но и мобилизует творческие усилия участников карнавала. Дети смеются над действием, взрослые - над его смысловым содержанием и подтекстом. Традиционный прием в свадебном карнавале - «антиповедение» в виде травестии и ритуального сквернословия.

По традиции переодетые цыганами и вооруженные дубинками гости, ходили по дворам, воровали кур и несли в дом, где играли свадьбу. Обязательно совершался ритуал с купанием матери молодого. Одаривание новобрачных и сцена вступления в права молодой хозяйки сопровождались пением, приговорами и вручением свекровью атрибутов женской «власти» - деревянной лопаты, рогача и кочерги. Ритуальное блюдо - лапша, приготовленная из чужих кур и сладкий пирог, политый медом. В последний день у порога дома забивали кол. В станице Бекешевской свадьба завершалась «тушением пожара»: дружко поджигал пучок конопли, бросал на землю, а гости его топтали. Как и в южнорусских губерниях России, этот обычай на Кубани был малоизвестен.

В начале XX века на свадьбы стали приглашать полковые оркестры, которые при встрече новобрачных и во время поздравлений гостей играли маршевые мелодии и туш. В разгар торжеств пускали ракеты.

Подводя итог, отметим, что традиционная кубанская свадьба в XIX -начале XX веков представляла собой массовый народный театр с обрядовым пением, заклинаниями, плясками, игрой на музыкальных инструментах, ряжением, ритуальным пьянством и смехом. Эта сторона свадьбы имела непосредственное отношение к языческим обычаям. С другой стороны, народная традиция вобрала в себя духовные ценности Православия. Брачный союз скреплялся венчанием в церкви. Органическое сочетание народной и христианской культуры - отличительные признаки традиционных свадебных обрядов, бытовавших в среде казачьего населения Кубани. Сложные напластования были обусловлены также своеобразием формирования этнического состава населения, непосредственным взаимодействием культур в районах смешанного расселения народов.

В результате длительных исторических контактов, под влиянием сходных условий жизни черноморцев и линейцев сформировались общие черты в свадебных обрядах восточнославянского населения Кубани. К ним относятся обычаи сватовства, сговора, знакомства родственников, предсвадебные вечера, участие свадебных чинов в выкупе, повиваний невесты, приготовлении обрядовой пищи, брачной постели и др. Веселый и жизнерадостный характер ритуальных игрищ способствовал сближению южнорусской и украинской традиций и, в то же время, отличал от северорусской свадьбы.

Под влиянием социально-экономических и культурных преобразований в первой половине XX века произошло постепенное упрощение, сокращение и слияние обрядовых действий. Переосмысливались древние религиозно-магические мотивы обряда. Свадьбы все более приобретали развлекательный характер.

Представления о превращении существ в качественно новое состояние и необходимость соблюдения мер для обеспечения этого перехода имеют прямое отношение и к родильным обрядам. Согласно традиционным воззрениям, новорожденный и его мать таят в себе большую опасность для окружающих, поэтому роды чаще всего принимали отдельно от домочадцев или в нежилых хозяйственных постройках. Обособляли рожениц еще и потому, что боялись порчи и сглаза. Помощь в родах оказывали повитухи (в черноморских станицах «пупоризны бабы»), они же совершали основные обрядовые действия. Апотропейное значение имели расплетание роженицам волос, развязывание пояса, отпирание замков. В особых случаях просили священника открыть царские врата и отслужить молебен, а мужа трижды переступать через ноги роженицы. Повивальная бабка зажигала лампадку и читала молитвы. Если новорожденный не подавал признаков жизни, бабка громко произносила имя отца. Стоило ребенку закричать, говорили: «Бабка откликала». «Место» повитуха вызывала, присвистывая и причмокивая губами. В качестве амулета его носили на шее от лихорадки. По утолщениям на пуповине, соединявшей мать и ребенка, повитуха гадала, будут ли у женщины еще дети. Сразу после родов бабка совершала ритуальные действия с плацентой: мыла в трех водах, сворачивала калачиком и закапывала в потаенном месте. Если родители хотели и дальше иметь детей, то конец пуповины укладывался сверху, если их было достаточно, пуповина оказывалась внизу.

Охрану жизни матери и ребенка обеспечивали превентивные обряды, в которых отразились укоренившиеся взгляды на нестабильное состояние роженицы и младенца, находящихся на грани реального и трансцедентного.

«Нечистых» обязательно очищали свяченой водой. Если состояние рожницы было удовлетворительным, на третий день совершалось «размывание рук». Исполнение обряда начиналось с подношения хлеб-соли. Ритуальными атрибутами служили печная заслонка и «нехвороща» (сырье для веников), на них роженица ставила ногу. В чашку со свяченой водой бабка опускала хмель и, держа ложку левой рукой, трижды сливала роженице на руки, читая молитву. Женщина пила из горсти (чтоб молоко прибывало), а затем умывалась и мыла руки. За причастность к родам, которые по народным понятиям считались греховным делом, полагалось очищаться и бабке.

Обязательный компонент ритуала - по три поклона на образа и друг другу. За работу повитуха получала подарки и деньги. Заканчивался обряд поцелуями и словами благодарности.

Обряд размывания рук имел и другие вариации. В Чамлыкской станичная повитуха просила женщину поставить правую ногу на топор, лила из чашки свяченую воду, приподняв руки над лицом роженицы. Вода сначала попадала в рот, потом на кисти рук и дальше до локтя. Топором бабка делала вокруг роженицы четыре насечки в виде креста. Все повторялось трижды и сопровождал крестик или «чоп» от водовозной бочки, случайно найденный на На Кубани существовал обычай свивать ребенка в виде спирали от шеи до ступней, «щоб рос ровнее». Свивальник представлял собой ленту из холста или сукна. Первой свивала бабка, отсюда «повитуха», «повивальная бабка».

Право давать имя ребенку отводилось священнику. Крестные родители (восприемники) выбирались, как правило, из числа материально обеспеченных и благочестивых родственников. Если младенец в раннем возрасте умирал, то во избежание смерти последующих детей, кумом и кумою просили стать первых встречных. В крестные не приглашали мужа и жену, так как по церковным установлениям, супружеские отношения не совмещаются с понятием духовного родства. Народная традиция распространялась и на запрет быть восприемниками родителям своего ребенка. Половые связи между кумовьями рассматривались как кровосмешение. Восприемники считались вторыми родителями, опекунами и покровителями новорожденных. На восприемников возлагалась обязанность по духовному развитию крестников.

Перед тем, как отправиться в церковь на крещение, гадали о будущем ребенка: бабка стелила на пол кожух, под него прятала косу, перо, чернила, книгу и т.п. Крестный отец должен был наугад вытащить один из предметов. Взяв ребенка на руки, крестные родители, оставляли повитухе деньги на шубе. Чтобы узнать судьбу младенца, использовали волосы, выстригаемые священником во время церковного обряда. Восприемник закатывал их в воск и опускал в купель. Существовало поверье: если воск потонет, младенец скоро умрет, если останется на поверхности, жить новокрещенному долго, если закрутится волчком, жизнь будет неспокойной. По окончании таинства Крещения восприемники трижды целовались.

По обычаю крестный отец покупал младенцу нательный крест и расплачивался за совершение церковного обряда. Куме и повивальной бабке полагалось дарить на платье. Крестная мать покупала три аршина полотна на ризку, в которую заворачивала младенца после купели, а священнику подносила рушник.

На крестильном обеде повивальной бабке отводилась ведущая роль: она готовила и кормила всех присутствующих ритуальной кашей. Обряд «кувады», основанный на переносимости действий и состояний с одного лица на другое, сохранялся на Кубани еще в начале XX века. Связь отца и ребенка представлялась сценой, в которой отец должен был внешне уподобиться роли родильницы и испытать на себе часть перенесенных ею страданий, съев неприятную на вкус пересоленную и наперченную кашу.

Обряд пострижения, совершаемый в годовщину ребенка, должен укрепить его ум и здоровье. Выстригая волосы в виде креста, крестный отец как бы отгонял дьявола и ограждал крестника от грехов. Пострижение и одевание в новую одежду должны были сделать его неузнаваемым и недосягаемым темным силам. Сакральность проявлялась в то время, когда прежний статус заменялся новым.

Младенцем ребенка считали до семи лет. По понятиям народа, до этого времени его грехи лежат на совести матери. По достижении сознательного возраста восприемники должны были объяснять крестнику основы Православной веры, водить на исповедь и к причастию.

При теоретическом осмыслении происхождения погребальных обрядов за основу берется чаще всего религиозная сторона - вера в загробную жизнь, в существование души человека после его смерти. Понятие «культ предков» ставится в один ряд с понятием «первобытная религия».

Археологи связывают погребальные памятники с особенностями быта и культуры этносов, обитавших некогда на той или иной территории.

Предпринимаются попытки изучения погребальных обрядов в связи с человеческой потребностью в интеграции или реинтеграции.

Как известно, любое этническое сообщество образуют три возрастных слоя: старики, средний слой (взрослые) и младшие (дети, подростки). В сообщество входят также умершие, существующие в памяти живых людей, в продуктах их труда, творчества и еще неродившиеся дети. После смерти одного из членов сообщества социальное равновесие в нем нарушается. Чем выше статус умершего, тем неустойчивее система отношений внутри группы. Вследствие этого возникает стихийное или осознанное стремление к реинтеграции, к замещению умершего неким символом. Предполагается, что из этих представлений возникли обряды с телом, вещами, оружием, жилищем покойного. Первичный смысл погребальных обычаев заключался в полуинстинктивном чувстве социальной связи. В основе обрядов лежат отношения между поколениями. Динамика этих отношений выражена переходом (замещением) одного поколения другим, сохранением культурных связей. При таком понимании религиозные верования оказываются вторичными. Побудительным мотивом ритуала погребения служит уважение к старшему в роду, в то время как при погребении детей выражаются родительская любовь и забота.

Тема смерти нашла отражение в многочисленных приметах, гаданиях и знамениях. В среде простого народа бытовали многочисленные толкования вещих снов. Увидеть во сне окровавленный, зуб означало, что кто-то из родных скоро умрет. Смерть предвещал приснившийся покойник, зовущий идти за собой. Предвестниками смерти считались птицы - ворон, кукушка и глухарь, из домашних животных - собака и кошка. Если у покойного открыты глаза, значит, он высматривает себе попутчика. Смерть без тела, невидима и является перед кончиной в образе женщины или всадника на белом коне. В простонародье существовали понятия «трудная» и «легкая» смерть. Желали умереть легко в окружении родных и близких.

Хорошей считали смерть на Пасху и Вознесение.

Страх перед враждебной силой мертвого поддерживался представлением о «нечистоте» его тела и всего, что с ним связано. С наступлением смерти усопшего мыли, чтобы он предстал перед Богом в чистоте. Омовение совершали женщины. Воду выливали туда, где никто не ходил, одежду сжигали. Облачив покойника «в смертельную» рубаху, укладывали вверх лицом на стол или на лавку. Смертоносное воздействие его пытались уничтожить кроплением свяченой водой.

По традиционным народным представлениям, человеческая душа бессмертна. Покидая бренные останки и оставаясь невидимой для окружающих, она слышит плач и стоны родных. Пребывает на земле два дня и в сопровождении ангела-хранителя ходит по знакомым местам. Лишь на третий день Господь призывает ее на небеса. Поэтому похороны устраивали не раньше, чем через три дня. Как и живые, она нуждается в пище, отсюда обычай ставить на стол стакан чистой воды и мёд для того, чтобы душа умершего в продолжение сорока дней купалась и вкушала сладкое. Загробная пища помогала покойному приобщиться к сонму мертвых. Трапезы родных во время ночных бдений можно рассматривать как способ облегчения перехода умершего в новое состояние, как символ неизбежного перехода в иной мир.

Кубанский фольклор восточнославянского населения иллюстрирует верования в магическую силу слова и пения в предотвращении вредоносной силы покойников. Традиционно причитали женщины. Содержание плачей неоднородно, но, как правило, тексты начинались развернутым обращением: «На кого ты, милый мой, обнадеялся? И на кого ты положился?» Так говорила жена покойному мужу, обеспокоенная его намерением покинуть родной дом и оставить ее без покровительства. При выносе тела из дому родные громко плакали, что расценивалось окружающими как дань уважения и любви к усопшему.

Согласно этическим нормам простого народа, участие в похоронах было обязательным для всего взрослого населения, тогда умерший будет встречать на том свете всех, кто провожал его в последний путь.

По христианским представлениям о загробном мире, после погребения душа в сопровождении ангела-хранителя, данного Богом каждому человеку при рождении, отлетает на небеса и путешествует сорок дней. После долгих мытарств она предстает перед Богом, который решает, куда направить ее - в рай или в ад. Рай представлялся прекрасным садом на небесах, ад связывался с «нижним миром». Оберегающими мерами служили запреты на совершение погребений в первый день Пасхи и на Рождество Христово до вечери.

Цель поминальной трапезы у восточнославянских язычников состояла в охране живых от влияния злых сил и как посмертная жертва мертвому. В этнографических материалах второй половины XIX века указывалось на то, что порядок ее был строго регламентирован. Начиналась трапеза с ритуальной кутьи и включала спиртное. Сохранялась устойчивость обрядового «кормления» мертвого во время поминок в день похорон и в другие поминальные дни.

К семейно-бытовым обычаям и обрядам можно отнести и те, что сопровождали выбор места для возведения жилья, его строительство и обживание. Благодаря этнографическим описаниям известно, при закладке дома, по аналогии со строительной жертвой, под углы закапывали медные монеты достоинством в 3 копейки, а на верхних углах клали черную шерсть. Для укладки перекрытий хозяин созывал родню и соседей и каждому подносил чарку. Матицу укладывали под пение. При переезде в новый дом увозили с собой домового. Бросить его в старом доме считалось непростительной неблагодарностью.

Проводы на службу происходили по той же схеме, что и предсвадебные сборы. Сакральный смысл имели обряды с казачьим снаряжением и застолье. Родительское благословение выражал отец, прикасаясь иконой головы сына. Мать надевала освященный крест и ладанку. Молодая жена, по обычаю, собственноручно седлала мужу коня и голосила, кланяясь в ноги. Казак кланялся на все стороны, садился на коня и скакал к станичному правлению. После молебна священник окроплял новобранцев святой водой, и колонна отправлялась в путь.

Изучение регионального материала показывает, что традиционный семейно-бытовой фольклор имел достаточно сложный жанровый состав. Условно его можно разделить на две группы - словесный и музыкальный. К словесным жанрам относятся заговоры и заклинания. Ими облегчали роды и ограждали мать и ребенка от болезней. Заговоры и приговоры (свадебные иносказания) использовались свадебными дружками, сватами, молодыми и их родителями. Моления совершались над покойником, роженицами и в свадебном обряде.

Музыкальные жанры включали ритуальные, величальные, игровые и корильные песни, песни-заклинания, свадебные причитания, лирические песни со свадебной тематикой. Каждый жанр имеет свои особенности. Ритуальные песни сопровождали обряды. Величания восхваляли участников свадьбы. Игровые песни сближали жениха и невесту. Дразнилки потешали своей непредсказуемостью. Песни-заклинания обеспечивали успех в делах. Лирический обрядовый фольклор отражал чувства и настроения главных участников свадьбы - жениха, невесты и их родных. Свадебные причитания обеспечивали счастливую семейную жизнь. Весь комплекс семейных обрядов представлял собой сложное драматическое действие, где каждый выполнял свою, предписанную обычаями и традициями роль.

Семейные обрядовые комплексы формировались на протяжении длительного времени и служили формой воплощения народного мировоззрения. В процессе исторического развития одни элементы ритуалов переосмыслились, другие преданы забвению.

семейный бытовой фольклор обряд