Раскольников

«Руки его были ужасно слабы; самому ему слышалось, как они, с каждым мгновением, все более немели и деревенели. Он боялся, что выпустит и уронит топор... вдруг голова его как бы закружилась» . «Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилий, почти машинально, опустил на голову обухом. Силы его тут как бы не было. Но как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила...» «... он был в полном уме, затмений и головокружений ума не было, но руки все еще дрожали. Он вспомнил потом, что был даже очень внимателен и осторожен, старался все не запачкаться. Ему вдруг опять захотелось се бросить и уйти...» «Ему вдруг почудилось, что старуха, пожалуй, еще жива и еще может очнуться... он побежал назад, к телу, схватился за топор и замахнулся еще раз над старухой, но не опустил. Сомнений не было, что она мертва» . После второго убийства: «Страх охватывал его все больше и больше, особенно после этого второго, совсем неожиданного убийства. Ему хотелось поскорее убежать отсюда...» «... Отвращение особенно поднималось и росло в нем с каждой минутою... " «Какая-то рассеянность, как будто даже задумчивость стала понемногу овладевать им: минутами он как будто забывался или, лучше сказать, забывал о главном и прицеплялся к мелочам...» .«.... Мучительная, теплая мысль поднималась в нем – мысль, что он сумасшествует, и что в эту минуту не в силах ни рассудить, ни себя защитить, что вовсе, может быть, не надо то думать, что он теперь думает...» «... Боже мой! Надо бежать, бежать! – пробормотал он и бросился в парадную» . Отношение к Родиону Раскольникову меняется не очень резко: если раньше вы считали это намерение злом во имя добра, то теперь вы чувствуете себя сообщником, чувствуете то же, что и он сам. После этой опорной точки появляется какая-то нить, соединяющая нас с героем. Все люди разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных» . Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют прав переступать закона. «Необыкновенный человек сам имеет право разрешить своей совести переметнуть через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть для всего человечества) того потребует. По-моему, если бы Кеплеровы и Ньютовы открытия впоследствии каких-нибудь помышлений никоим образом не могли бы стать известными людям иначе как с пожертвования жизни одного, десяти, ста и так далее человек, мешавших этому открытию или ставших бы на пути как препятствия, то Ньютон имел бы право, и даже должен был бы обязан устранить этих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия всему человечеству все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, т.е. чуть-чуть даже способные сказать что-нибудь новенькое, должны по природе своей, быть непременно преступниками, - более или менее, разумеется. Иначе трудно им выти из колеи, а оставаться в колее они, конечно, не могут согласиться опять-таки по природе своей, а по-моему, так даже и общины не соглашаться.» «Я только в главную мысль мою верю. Она именно состоит в том, что люди, по закону природы, разделяются вообще на два типа...»